Как это не прискорбно констатировать, интерес к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» – падает.

Когда на экраны России в 2012 году вышел многострадальный фильм Юрия Кара «Мастер и Маргарита», в Москве фильм прошел «стороной, как проходит косой дождь». Но прокатчики, как и букмекеры, не ошибаются – таков спрос.

Что происходит?

Мистический, культовый роман, лежащий в основе сценария, скандальнейший фильм, ждавший выхода с 1994 года в связи с интригой ссоры между его создателями, великие и замечательные актеры… и итог: кинотеатр «КАРО Фильм Киргизия», Новогиреево – аж два сеанса!

И всё.

А как всё начиналось…

«Мастер и Маргарита» был опубликован в журнале «Москва» в 1966-67 годах. Мне роман достался достаточно поздно – в 70-м впервые подержал в руках полуистёртые страницы журнальной версии романа.

Я хорошо помню, как в 1988 году я гладил купленную книгу избранных произведений Михаила Афанасьевича, не веря своему счастью: у меня есть СВОЙ «Мастер и Маргарита»!!!

Сегодня роман представлен в моей библиотеке во множестве вариантов. И любовь к нему не ржавеет. Слова: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат…» – всё так же, как прежде, подбрасывают мой сердечный ритм.

И всё же, что произошло? Где общественный интерес к культовому роману? Куда он делся? «Прошла любовь – завяли помидоры»?

Хорошо, начнем сначала.

О чём этот роман?

Вопрос – сложный.

Но, может быть, кто-то знает, зачем Воланд появился в Москве?

То-то и оно, нет у Воланда для этого никакой причины. Как нет у него оснований наказывать хоровым пением ни в чем не повинных совслужащих и выставлять на посмешище завлеченных в новомодную лавку посетителей варьете.

Кажется, что ответов на вопросы «зачем?» и «за что?» в романе нет – одна дьявольщина, чертовщина…

Зайдём с другой стороны.

А кто такой автор романа – Михаил Булгаков?

Сложнейшая личность.

Талантище.

А человек, каков?

Тяжёлый.

В Москве он одинок – друзей для фигуры такого масштаба раз-два и… Лямин, Ермолинский, Топленинов, Попов, Плотников.

Вам что-нибудь эти фамилии говорят?

А кто – против?

Авербах, Блюм, Вакс, Гольденберг, Дан, Фадеев, Вс. Вишневский, Ермилова, Ник. Никитин.

Мало?

Ещё и Мейерхольд, Наталия Сац, Юрий Олеша, Михаил Яншин.

Что писали?

«Такой Булгаков не нужен советскому театру».

«Постановка пьесы «Бег» – это попытка … показать написанную богомазом икону белогвардейских великомучеников».

«Уборщик Зойкиной квартиры».

И конечно, не забудем наркома Луначарского: «Атмосфера собачьей свадьбы» – это его рецензия на «Дни Турбиных».

Вот такое соотношение: «Против меня был целый мир — и я один».

Почему не разорвали?

Сталин не позволил.

Сталин уравновесил.

Булгаков с искренней гордостью носил почётное звание: «Единственный советский литератор, с которым товарищ Сталин говорил по телефону».

Сталин и Булгаков – крайне интересная тема.

Фабула и фактология известны читающей публике: Сталин звонил Булгакову, Булгаков неоднократно писал Сталину.

Резюме этих коммуникаций в трудах исследователей творчества Булгакова, как правило, сводится к заключению: «Сталин, как никто понимал, что … он проиграл битву с писателем» (В. Лосев; Предисловие; «Дневник Мастера и Маргариты»; М.; «Вагриус»; 2004).

Значит, была битва Булгакова со Сталиным?

В первую очередь интересно: что вообще побудило И. Сталина пойти на личный контакт с писателем, хотя бы и по телефону? Да, было резкое письмо М. Булгакова, разосланное членам ЦК 28 марта 1930 года, в котором он просил, требовал и умолял отпустить его за границу.

Но сколько в ЦК приходило таких писем?

Хорошо известно, что Сталин особо выделял булгаковскую пьесу «Дни Турбиных». Эта пьеса шла в Москве даже в те периоды, когда все остальные произведения Булгакова не ставились и не печатались.

А вот «Бег» – произведение объективно более насыщенное, явно уникальное и сверхталантливое, Сталину не приглянулось. Здесь он увидел только сентиментальное оправдание белой эмиграции. Сталин считал, что «Бег» есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской «эмигрантщины», – стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. « «Бег», в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление».

А вот «Дни Турбиных» – совсем иное дело.

В «Днях» Сталин, как он посчитал, выхватил самую суть. «Не забудьте, – писал Сталин, – что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, – значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь».

Думаю, что проблема легитимности коммунистического режима занимала Сталина достаточно сильно. И здесь, у Булгакова, не в пошлой и убогой агитке, а в несомненно талантливом произведении он обнаружил то, что постоянно искал. Писал враг, писал о врагах, с нескрываемым сочувствием к ним, а написал ту ПРАВДУ, которую другие, нанятые властью или добровольно мобилизованные «инженеры человеческих душ» донести не могли. Хотя и пытались, и старались.

А как подано!

Весь спектакль идёт как бы на одной, крайне неприятной сталинскому слуху ноте – и финал: всё переворачивается. Сталин говорил Горькому: «Вот Булгаков!.. Тот здорово берёт! Против шерсти берёт! (Он рукой показал – и интонационно.) Это мне нравится!». И здесь же Сталин выказывает очень тонкое понимание сути: « «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере «не повинен» в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?»

И всё же в чём причина такого внимания?

Эту сторону жизни знают только те, кому улыбался настоящий публичный успех. У многих непричастных в этот момент появляется неистребимое желание его, успех, разделить. На этом, если глубоко копнуть, всё меценатство построено. Очевидно, что и Сталина не миновала чаша сия. Он выделил Булгакова. Именно выделил. Теперь и до конца жизни это был уже не М. А. Булгаков, а «Булгаков, с которым по телефону разговаривал сам товарищ Сталин». Для Булгакова, не видевшего в окружении равных себе, это был уникальный, полностью принятый им, знак отличия.

Но кто такой Сталин?

Сталин – профессиональный бандит. Если выражаться языком этой сферы, то Сталин – многоходочник: семь раз сидел за разбойные нападения. И меценатство его должно было быть именно таким – уркоганным: приблизить, подавить, воспитать: чтобы «Мурку» исполнял «на раз».

А кто такой Булгаков?

Интеллигент. Сегодня сказали бы «ботаник». Самовлюбленный (не без этого), капризный, лощёный, монокль из глаза в глаз непринуждённо перебрасывал.

В глазах Сталина Булгаков просто лох. Талантливый, но лох. К тому же явный враг, который не стесняется в этом признаваться. С таким интересно поиграться. И способ начать игру у уголовников однообразно прост: прояви сочувствие, пригрей, защити…

Булгаков мечтает о загранице?

«А может быть, правда – вас пустить за границу? Что – мы вам очень надоели?» – спрашивает Сталин в телефонном разговоре.

И Булгаков уже не хочет уезжать: «Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может».

Сталин с ним согласен: «Вы правы. Я тоже так думаю».

«Но… может быть, вам всё-таки съездить?» – как бы размышляет «генсекр» (так у Булгакова). На этой оптимистической ноте и заканчивается их первый и единственный телефонный разговор.

Здесь приведу только одно высказывание М. Булгакова, которое стоит многих томов исследований его жизни и творчества: «…по счастью мне позвонил генеральный секретарь… Поверьте моему вкусу: он вёл разговор сильно, ясно, государственно и элегантно».

Сегодня мы не верим, а Булгаков искренне поверил в сталинскую доброту, как говорят в родной для Сталина среде: «повёлся»: «…Хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское моё мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти. Вы сказали: «Может быть, вам действительно нужно ехать за границу…» Я не избалован разговорами. Тронутый этой фразой, я год работал не за страх режиссёром в театрах СССР».

В одном из сохранившихся набросков письма, написанного Булгаковым в этот период (1931 год) он просит Сталина «стать моим первым читателем…». Да, да, конечно: Пушкин и Николай I.

И Сталин, и Булгаков прекрасно понимали, что в случае выезда возврата не будет. За границей родные Булгакова, в Берлине, Риге, Праге и Париже печатали произведения Михаила Афанасьевича. Гонорар был, значит, было на что жить. В СССР его ничто не держало. Ехать он желал непременно с женой. Жёны со временем менялись, но желание это – неизменно.

Булгаков перебирает поводы для поездки: просто желание, необходимость разобраться с неким В., ворующим у него в зарубежных издательствах гонорары, потом – лечиться, ещё раз лечиться, и наконец: «Сейчас все впечатления мои однообразны, замыслы повиты чёрным, я отравлен тоской и привычной иронией. В годы моей писательской работы все граждане беспартийные и партийные внушали и внушили мне, что с того самого момента, как я написал и выпустил первую строчку и до конца моей жизни я никогда не увижу других стран. Если это так – мне закрыт горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я лишён возможности решить для себя громадные вопросы. Привита психология заключённого. Как воспою мою страну – СССР?»

В завершении обещание написать по возвращении «благожелательную» книгу.

Какие гарантии того, что он вернётся?

Они многократно Булгаковым приводятся, как правило, на уровне: «…осенью надо присутствовать на репетиции…».

Но иногда создаётся нечто иное, очень сильное:

«По общему мнению всех, кто серьёзно интересовался моей работой, я невозможен ни на какой другой земле кроме своей – СССР, потому что 11 лет черпал из неё. К таким предупреждениям я чуток, а самое веское из них было от моей побывавшей за границей жены (Л. Е. Белозерской), заявившей мне, когда я просился в изгнание, что она за рубежом не желает оставаться, и что я погибну там от тоски менее чем в год».

Когда Булгаков это писал, очевидно, думал: «Поверит?»

Не поверил, но попытку обмануть его Сталин оценил.

Эх, сатирики, сатирики… Вольно же вам не замечать собственного комизма!

Сталин, говоривший о себе в третьем лице, очень не любил, когда кто-то пытался обмануть товарища Сталина.

Эта игра: «выпустят – не выпустят» шла до мая 1934 года.

18 мая позвонили: «Паспорта готовы, приезжайте».

Денег не взяли, сказали с уважением: «Они (паспорта) выдаются по особому распоряжению». (Как это тонко – «особое распоряжение».) Заполняя анкеты «веселились, хихикали, выдумывая разные ответы и вопросы» – вспоминала Е. Булгакова. А паспорта не дали – сказали, что уже поздно, приходите завтра. Завтра был выходной. «Завтра» закончилось 7 июня публичной пощёчиной, когда курьер Художественного Театра привёз всем по списку заграничные паспорта, а Булгакову привёз отказ.

Булгаков написал.

Написал Сталину: «…попал в тягостное, смешное, не по возрасту положение… обида, нанесённая мне … тем серьёзнее, что моя четырёхлетняя служба в МХАТ для неё никаких оснований не даёт, почему я и прошу Вас о заступничестве».

Высший пилотаж – у М. Булгакова нет даже тени понимания, кто истинный автор его трагедии. Это естественно: одно только сомнение лишает его единственного доступного ему титула: «литератора, с которым сам товарищ Сталин говорил по телефону».

Еще 28 марта 1930 года, в письме Правительству СССР, М. Булгаков писал, что советы написать «коммунистическую пьесу» отвергает. Не может он совершить этот «наивный политический курбет»: «Такая пьеса у меня не выйдет»…

Но время – не только лечит, оно и калечит.

В 1939 году драматург уже не столь категоричен. Да и руководство МХАТ согласно, что работа должна протекать в совершенно других условиях. И «к ноябрю-декабрю постарается устроить новую квартиру и по возможности – четыре комнаты». А работа эта ответственная: М. Булгаков пишет пьесу «Батум» о молодости Сталина.

В июле пьеса готова. Отзывы хороши.

14 августа 1939 года Булгаков во главе бригады МХАТа командирован в Грузию для изучения материалов к будущей постановке, зарисовок декораций, собирания песен к спектаклю. Но уже в Серпухове пришла телеграмма – всё отменяется: пьесы не будет.

Да, волк (так себя в начале 30-х называл Булгаков) уже готов Мурку «на раз» исполнять.

А ЕМУ нэ надо!

Жёстко? Не просто жестко – жестоко. По-сталински.

12 сентября 1939 г. Е. Булгакова записала слова мужа: «Плохо мне, Люсенька. Он мне подписал смертный приговор».

И что получили в итоге этой «игры» все мы?

Мы получили «Мастера и Маргариту».

Это произведение уникально потому, что оно создано, как лекарство, принимавшееся его автором для лечения от нанесённых ему душевных ран и разрушающих его обид.

Булгаков решил сварить такое снадобье. Для себя.

Да, именно им, этим средством от нестерпимой обиды на такую жизнь и был роман-месть «Мастер и Маргарита».

Это многое проясняет.

И снова спросим себя: зачем в Москве появился Воланд?

За что наказаны все отрицательные персонажи (а других, кроме Мастера, его подруги и Воланда с компанией в романе просто нет). В честь чего был дан бал у Сатаны?

И теперь можно попытаться найти ответы.

Если понимать, что перед нами роман-месть, то тогда выходит, что мстит автор силой Воланда: дьявол появляется для того, чтобы покарать обидчиков Мастера. С этим предположением всё выстраивается в чёткую логическую схему: несправедливость нанесённых автору романа о Понтии Пилате (а это – Булгаков!) обид столь грандиозна, что вмешиваются потусторонние силы.

Они приходят и наказывают.

Всех.

Одних за гонения, других за равнодушие. Они же, силы зла, обеспечивают Мастеру заслуженный им бархатный покой.

Так ли это было на самом деле, как я здесь написал, знал только Булгаков.

Но то, что именно так прочли его роман миллионы советских интеллигентов – точно. Они увидели в «Мастере и Маргарите» то самое, такое необходимое им самим лекарство. Время, потраченное на чтение романа об авторе книги о Понтии Пилате, было кратким периодом погружения в сказку о торжестве справедливости.

И у нас были боли Мастера – Булгакова. И мы их так… нет, не лечили, мы их так глушили.

А сегодня?

Может быть, боли прошли?

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>